Перед тем, как приступить к анализу данной работы, следует сразу оговориться. Книга Александра Носовича «Почему Беларусь не Прибалтика» не является научной монографией или даже научно-популярной работой. Она позиционируется как публицистическое издание, т.е. представляет собой размышления и рефлексии автора на счет Беларуси и Прибалтики. Данная книга – это популярный, не претендующий на академизм и рассчитанный на массового читателя вариант компаративного анализа исторического пути, развития и перспектив республик Балтии и Беларуси. Поэтому судить строго и предъявлять академические претензии к данному изданию вряд ли стоит.
Также следует понимать, что книга предназначена прежде всего для российского массового читателя. Поэтому многочисленные упрощения и использование понятных российскому обществу примеров и схем здесь является неким педагогическим инструментом А. Носовича, использованным чтобы донести до российского читателя не всегда понятные и осознаваемые реалии белорусской и прибалтийской общественно-политической ситуации.
Однако, и это принципиальная позиция автора этих строк, любая, даже обыкновенная публицистика, все же не должна противоречить последним достижениям науки, хоть и может грешить определенным стилем, схематизмом, красивым словцом и легкостью восприятия. Поэтому «закрыть глаза» или «не обратить внимания» на такие конкретные шероховатости и недочеты тоже не стоит.
Книга Александра Носовича писалась под впечатлением его знакомства с белорусскими реалиями. Автор сам имеет корни из Беларуси и, несмотря на то, что он родился и всю сознательную жизнь прожил в Калининградской области, сам факт его белорусских корней, во многом и подстегнул рассмотреть проблему давно исследуемой им темы Прибалтики шире, в контексте иных путей и сценариев развития. Поэтому размышления автора строятся вокруг главного и краеугольного вопроса: почему, будучи родственными исторически, страны Балтии, в особенности Литва и Латвия, пошли совершенно иным, нежели молодая Республика Беларусь, путем.
Структура книги вполне логична. Работа делится на пять глав, посвященных соответственно сравнительному анализу исторической памяти, политического строя, геополитического выбора, социально-экономической политики, а также отношениям между странами Прибалтики и Беларусью.
Наверное, для историка наибольшую ценность несет как раз первая глава. Она являет собой срез неких общих представлений и установок по отношению к историческим процессам Беларуси и Прибалтики, имеющих место быть внутри российского общества. Почему так? Опять же можно вспомнить публицистический характер работы.
Оригинальностью книги можно считать попытку автора не пересказывать известные всем факты из истории, а попытаться донести до широкой общественности подходы в интерпретации истории в Прибалтике и в Беларуси. Установкой работы является тезис об инструментальном характере исторического знания. В некоторых частях работы прямо говорится о характере истории как «исторической мифологии» [6, c.22]. Поэтому здесь, скорее разговор идет о влиянии исторических интерпретаций на политические реалии, нежели о развитии самой науки.
Схема анализа основных концептов исторической памяти достаточно проста и построена на контрастности тезисов. Если белорусы не вписали в свою национальную мифологию феодальное образование ВКЛ, то, к примеру, литовцы попытались сделать из феодального средневекового государства национальное, делая акценты на противостоянии ВКЛ и Московского государства. Понятно, что автор иллюстрирует подобные различия, чтобы продемонстрировать, как отражает интерпретация истории геополитический выбор. Фактически, показывая огромное количество манипуляций со стороны «исторических мифологов», Носович демонстрирует как историческая область знания становится «повивальной бабкой» идеологии. Для автора отношение Беларуси и Литвы к памяти о ВКЛ «показывает отличие белорусской модели от восточноевропейского национализма» [6, c.24].
Действительно белорусская историческая наука, наверное, одна из немногих в Восточной Европе, не подчинилась идеологическим установкам, а попыталась вырваться из них в постсоветский период. В частности, понимание нациостроительства как относительно недавнего процесса, начавшегося в период оформления индустриального общества. Поэтому неудивительно, что в современной белорусской историографии закрепилось разделение между историческими формами белорусской государственности (Полоцкая Русь, ВКЛ, Речь Посполита) и национальными (БНР, БССР, ЛитБел, РБ) [1, c. 7].
Использование же истории как идеологии характерно для так называемых негосударственных народов, пытающихся легитимировать собственное право на существование и самоопределение путем поиска корней. Однако нонсенсом оказалось то, что белорусы в принципе мало обращались к исторической легитимации своего существования. Если закрыть глаза на Вацлава Ластовского и Митрофана Довнар-Запольского, то легитимация права белорусов на самоопределение шла иным, нежели у соседей путем. Белорусское движение родилось из горнил лево-революционных кружков и имело с самого первого дня собственного существования левый, социалистический характер, который и определил с первого дня аргументацию для белорусского самоопределения. Для иллюстрации можно привести один из первых текстов журнала Гомон за авторством православного белоруса Александра Марченко и шкловского еврея-мещанина Хаима Ратнера:
«Долой эксплуатацию, мы сами желаем управлять собой! Долой чужие руки, Белоруссия должна быть для белорусов, а не для чуждых элементов! Довольно нам подчиняться сильнейшим и ждать, куда они нас поворотят… Мы сами должны завоевать себе свободу, не возлагая надежды на других» [2, c. 47].
Эта цитата иллюстрирует именно особенности белорусского движения. Как было сказано выше, его автором являлись как белорус, так и еврей. Текст был написан не по-белорусски, а по-русски. Из контекста видно, что под белорусами в нем называются не принадлежащие к одной этнической группе люди, а скорее жители единого края, объединенные общим социальным статусом и судьбой. Энтони Смит, анализируя природу и разнообразие различных национальных и антиколониальных движений, охарактеризовал их как коммунистические [8, c.142]. Подобные же идеи развивал и белорусский советский историк Ефрем Иванович Корнейчик, именуя свой народ «белорусской социалистической нацией» [4, c. 231-283].
Прибалтийские же страны сделали ставку на исторические аргументации собственной легитимации, что несомненно привело к формированию различных форм мифологии, трансформирующих историческую науку из инструмента познания социальных процессов в ретроспективе, в идеологический набор тезисов, целью которых стало обоснование существующей на сегодняшний день политики. Фактически прибалтийские страны этим самым отказали в рационализме собственным политическим решениям. Ведь, если политическая аргументация настоящего выстраивается не из необходимости завтрашнего, а из иррациональных и ангажированных рефлексий прошлого, то встает вопрос об адекватности политики подобного государства.
Переходя к анализу национальных движений Беларуси и Прибалтики автор старается стать психологом, найти те особенности позиций «будителей» (так Носович называет отцов национальных движений), которые и определили дальнейшее направление развития народа. Автор констатирует, что белорусское и прибалтийские национальные движения на первоначальном этапе имели практически одинаковые стартовые возможности. Перед «будителями» стояли задачи оформления литературного языка и обоснования права своего народа на самоопределение. Носович достаточно много текста уделяет литовским и латвийским национальным деятелям, их творчеству и делает достаточно обоснованные выводы об этнографическом и историко-романтическом типе этих движений. [6, c. 35].
Часть же, посвященная анализу белорусского движения, к сожалению, у автора раскрыта слабо. Во-первых, А. Носович утверждает, что белорусы не нуждались в собственном национальном движении. Аргументом для этого выступает господство на государственном уровне в дореволюционной России концепции о «триедином русском народе» как о титульном, да и во многом привилегированном в Империи [6, c. 36]. Данный тезис является достаточно спорным. После разделов Речи Посполитой белорусские земли, оказавшись в составе России, не претерпели сколь значительных классовых трансформаций. Привилегированным сословием до самой революции 1917 г. являлась местная ополяченная шляхта, которая, несмотря на все так называемые «разборы» и ограничения в приобретении имущества (после восстаний 1830 и 1863 гг.) сохранила основные активы и продолжала эксплуатировать крестьян-белорусов. Даже такие сторонники концепции о «триедином русском народе» как Михаил Коялович подчеркивали потребность изменения такого положения крестьян. Поэтому неудивительно, что в мировоззрении белорусов XIX века, выявляется базовая неприязнь к «пану» (помещику) как общественному элементу, что и было закреплено позднее в требованиях белорусского движения [9, c. 174-194].
Во-вторых, концепция триединства русского народа сама по себе создавала проблемы для самой России. В частности, в сфере образования из-за отсутствия равноправного признания использования белорусского языка, имелись большие затруднения в распространении грамоты на белорусских землях. Это признавала и сама царская власть, которая пыталась решить проблему путем издания учебников на белорусском. Такое решение было принято в 1860 г. под руководством А. Головнина. И уже к 1863 г. были подготовлены первые учебники «Разсказов на белорусском наречии», которым правда так и не посчастливилось закрепиться в школьной программе из-за восстания 1863-64 гг. [5, c. 424-425].
В-третьих, белорусское движение в подавляющем большинстве не отказывалось признавать общие корни с русским и украинским народами. Для иллюстрации здесь можно привезти цитату классика белорусской литературы Максима Богдановича:
«рускіх народаў тры. Усе яны аднаго кораню, але шмат часу жылі па асобку і так сталася з іх трырозных народф; у кожнага – сваё найменне, свая гаворка, свае звычаі, свае песні, свая вопратка.
Адзін рускі народ жыве пад Масквою і далі; завецца ён велікарускім. Другі жыве пад Кіевам і завецца ўкраінскім.
Мы – трэці народ рускага кораню, завемся беларусамі, і старонка наша завецца Беларусь» [2, c. 52].
Понятно, что публицистическое издание направлено на массового читателя. Поэтому автор старался наиболее упростить повествование, приблизив его к схематизму. Однако данный схематизм привел к некому нарушению восприятия национального движения белорусов, попытке привязать это движение к неким лекалам. Однако особенности белорусского движения выделяют его из массы других. Оно строилось на принципах интернациональных, как это может не странно и звучит. Главной его задачей являлось достижение политической субъектности для белорусского края с его богатым многонациональным составом. При этом субъектность Беларуси должна была строиться на социальных преобразованиях, прежде всего в отношении существующих привилегированных сословий, против которых выступало подавляющее большинство представителей белорусского движения.
Поэтому автору пришлось отказаться от достаточно сложного разъяснения особенностей национального движения массовому российскому читателю, не посвященному в белорусскую кухню. Автор сделал акцент на так называемом краевом движении, которое фактически отождествил с белорусским. Однако краевое движение нельзя считать тождественным белорусскому. Оно отличалось по ряду параметров, в том числе таких существенных, как происхождение и доктрины его деятелей видение земельного вопроса, решение национальной проблемы, а также само будущее белорусского края.
Краевое движение в отличие от белорусского, в большинстве состояло из польскоязычных крупных дворян-помещиков, в основном католического вероисповедания, считавших себя наследниками культуры ВКЛ. основным же элементом белорусского национального движения являлись крестьяне, которые вместе с рабочими и мещанами составляло порядка 44,2% [3, c. 99].
Обедневшей шляхте, все же вливавшейся в белорусское движение, приходилось принимать его классовую доктрину и де факто отказываться от своего первоначального статуса. Здесь можно вспомнить опыт Франтишка Богушевича, который будучи шляхетского происхождения, стал «мужицким адвокатом», защитником и просветителем для простого крестьянина-белоруса. Хлопоманство и дальнейшая денобелитация являлись условиями для перехода шляхты в белорусское движение.
Поэтому ни приводимый автором в пример белорусского активиста Константин Скирмунт, ни Эдвард Вайнилович, не могут рассматриваться как часть белорусского движения. Более того, можно вспомнить трагическую смерть Скирмунта, которую уготовили ему крестьяне в сентябре 1939 года.
Особое место в сравнительном анализе А. Носовича занимает межвоенный период 1920-1939 гг., когда историческая судьба развела белорусов и прибалтов по разным квартирам. Молодые прибалтийские республики выбрали путь буржуазного и моноэтнического строительства своих государств. Беларусь же оформила свое существование в форме советской республики. Подобная разница наложила отпечаток в структуре двух обществ, а также их отношение к большевикам, выразившееся уже в момент перестройки.
Здесь любопытны интересные и оригинальные параллели, сделанные автором на счет белорусских и прибалтийских элит. В странах Балтии даже коммунистические элиты были воспитаны и сформированы еще в межвоенный период буржуазной государственности. Из-за немногочисленности союзному центру приходилось давать добро на сотрудничество с откровенными коллаборационистами и политическими авантюристами. Носович для иллюстрации подобрал наглядный пример отца основателя Саюдиса Витаутаса Ландсбергиса-Жямкальниса.
Белорусские же элиты не знали буржуазного нациостроительства, формировались в горнилах достаточно тяжелых условий индустриализации и коллективизации, а позже и Великой Отечественной войны, что сделало ее одной из самых преданных идее СССР, а страну одной из самых консервативных в начале 1990-х гг.
И как итог А. Носович иллюстрирует разницу в эволюции элит и трансформации стран уже после распада СССР. При этом указываются парадоксы, имеющие место быть при восприятии стран региона. Вскрываются известные мемы и штампы наподобие «последней диктатуры Европы» и «прибалтийских тигров». Любопытным является проведенное сравнение национальной политики двух стран, выявления парадоксальных «демократических» институтов неграждан в Латвии и Эстонии, а также специфического отношения к полякам Виленщины со стороны литовских властей.
Тема Виленского края, наверное впервые была так широко озвучена в информационном пространстве России. Александр Носович ей посвятил отдельный параграф. Регион, узнаваемый большинством российского общества только благодаря вильнюсским кофейням и туристическому аттракциону средневекового замка в Тракае, автор рассмотрел через призму исторических и межнациональных перипетий. За исключением жителей Вильнюса большинство населения региона составляют поляки, разговаривающие при этом больше на белорусско-русской мешаном говоре и с симпатией относящиеся постсоветским интеграционным объединениям. Автором приведены любопытные социологические данные среди населения Виленщины. 64,6% литовских поляков заявило о позитивном отношении к Путину [6, c. 107]. Это является фактическим итогом формирования на Виленщине за годы советской власти так называемых «советских поляков» [6, c. 106].
Иная, нежели в Литве ситуация с поляками также продемонстрирована автором в Беларуси. Несмотря на попытки в середине 2000-х гг. использовать польские организации извне для «цветной революции» и как итог их раскол, польское меньшинство не преследуется за использование польского языка на указателях улиц. В этом автору видится фундаментальное отличие двух моделей. Если белорусская модель скорее строится на этатизме, то литовская пытается соединить этнонационализм в политико-идеологической сфере и либеральную рыночную модель в экономике. При этом автор ставит под сомнение тезис о демократичности прибалтийских республик, приводя, ставшие уже хрестоматийными факты преследования по политическим мотивам, начиная с пресловутых дел Ермолавичуса и Бурокявичуса и заканчивая делом Альгирдаса Палецкиса и особым отношением литовского Департамента государственной безопасности (ДГБ) к национальным меньшинствам.
Из политической модели и культурного выбора, по словам А. Носовича, вытекает и геополитическая ориентация, проблемам которой автор посвятил всю третью главу свой книги. В ней перечисляются все основные отличия Прибалтики и Беларуси: от членства в международных организациях, до выбора себе союзника и форм взаимодействия в рамках этого союза.
Четвертая глава посвящена экономическим различиям между Прибалтикой и Беларусью, которые начинаются уже в формах собственности (70% субъектов хозяйствования в Беларуси преимущественно государственные, а в Прибалтике частные), структуры экономики (индустриальная белорусская и с господствующей сферой услуг в Прибалтике) и будущих инвестиционных проектов. Носович делает вывод, что прибалтийской модели экономики так и не удалось реализовать хоть один значимый инвестиционный проект. Висагинская АЭС так и не была построена. Трансбалтийская магистраль осталась на бумаге. А промышленность и сельское хозяйство были фактически либо уничтожены, либо значительно ослаблены. На этом фоне самостоятельные попытки Беларуси сохранить и модернизировать советскую индустрию, а также вписаться в инвестиционные проекты Китая, на фоне прибалтийских неудач, выглядят как достижения.
Особый интерес в книге представляет пятая глава. В ней Александр Носович анализирует использование западными НКО Прибалтики как плацдарма для трансформации власти в Беларуси. Не секрет, что после референдума 1996 года и геополитического выбора коллективный Запад начал относиться к Беларуси как изгою, «последней диктатуре в Европе». На фоне цветных революций, прокатившихся от Словакии до Кыргызстана в 1998-2005 гг. в отношении Беларуси организуются попытки использовать подобный сценарий для смены власти. Такие попытки можно было наблюдать в 2001, 2004, 2006 и 2010 гг. Активное участие в них приняли оппозиционные НКО зарегистрированные в Литве. Автор приводит перечень основных институтов, нацеленных на эти цели от пресловутых ЕГУ и различного рода западных фондов, до конкретных мероприятий, организуемых западными донорами в Прибалтике для продвижения «демократии» в Беларуси. Конечно, эти процессы заслуживают отдельного качественного научного исследования. Ведь даже для западных специалистов, продвигавших западные трансформации в Беларуси стало ясно, что именно национальная идентично и национальная политика белорусов оказалась главным препятствием для продвижения западной модели [7, c. 30-31].
Подводя итог, можно констатировать, что хоть книга Александра Носовича и не претендует на научную значимость и имеет некоторые шероховатости в части раскрытия глубины тем истории Беларуси и Прибалтики, их внутренней и внешней политики и экономики, однако она открывает реальность Восточной Европы с непривычного, оригинального ракурса. Сегодня больше неизвестно работ по целостному сравнению путей Беларуси и стран Балтии. Поэтому работа А. Носовича может стать отправной точкой и хорошим заделом для более глубокого научного компаративного анализа стран региона.
