Вопросы, связанные с формированием советско-польской границы в период Второй мировой войны нашли отражение как в отечественной, так и зарубежной, прежде всего польской историографии. В условиях политико-идеологической конфронтации в послевоенные десятилетия историческая литература СССР и ПНР была призвана апологетически освещать внешнеполитический курс Советского Союза и преимущественно в негативном плане представлять деятельность польского эмигрантского правительства. Отдельные документы, которые публиковались, подвергались тщательной селекции. Наряду с этим, следует признать сравнительно высокий научный уровень ряда изданий, которые существенно расширили представление о процессе формирования советско-польской границы в 1939–1945 гг. [3, 7, 14, 15, 16, 18, 24, 25; 31; 39].
Весомый вклад в исследование темы, ввиду свободы от идеологического диктата, сделан представителями западной историографии, включая и польской эмиграции [19; 23; 27; 34; 38]. Однако многие работы данного направления также отличает сознательная тенденциозность. Неся на себе отпечаток «холодной войны», в них огульно очерняется международная политика СССР в период Второй мировой войны.
Коренной перелом в исследовательских возможностях для отечественных и польских историков наступил на рубеже 1980–1990-х гг. в результате процесса демократизации общества. С освобождением от идеологизации науки и расширением доступа к закрытым прежде архивным источникам происходит переоценка многих событий ХХ века. В опубликованных за последние десятилетия документах и научных исследованиях предложена несравненно более масштабная и достоверная история советско-польских отношений в 1939–1945 гг., в контексте которых нашла отражение борьба за советско-польскую границу [20; 21; 22; 32; 33].
Значительный вклад в изучение дипломатической истории антифашистской коалиции внесли российские исследователи. Написанные на богатом материале неизвестных ранее документов отечественных и зарубежных архивов, работы О. А. Ржешевского [9; 10], М. Ю. Мягкова [6], В. О. Печатнова [8] и других помогают глубже разобраться в эволюции политики великих держав и механизме принятия решений по формированию государственно-территориального устройства послевоенной Европы.
В трудах историков Республики Беларусь нашли отражение лишь отдельные аспекты интересуемой темы. В. Е. Снапковским [12; 13], Г. Г. Лазько [5], С. Н. Хомич [17], А. Ф. Великим [1] определение советско-польской границы рассматривается как одна из самых сложных проблем в отношениях держав антигитлеровской коалиции.
Серьезной проблемой для исследователей остается еще недоступность многих архивных, прежде всего советских источников.
Целью данной статьи является представить основные этапы, методы и результаты борьбы между СССР и польским эмигрантским правительством в процессе формирования советско-польской границы в 1939–1945 гг.
Начало Второй мировой войны в сентябре 1939 г. коренным образом изменило существовавшую систему международных отношений в Европе. В результате краха Польского государства и соглашений с Германией была установлена новая западная граница СССР. Тайный протокол советско-германского договора от 23 августа 1939 г. предусматривал прохождение границы вдоль рек Писса, Нарев, Висла, Сан. Первоначально вынашивались также планы допустить существование «остатка Польши». Однако по инициативе Москвы наступило новое разграничение сфер влияния. В результате советское руководство отказалось от Люблинского воеводства, а также части Варшавского, расположенного по правой стороне Вислы. Взамен Германия передала СССР Литву. Мотивы советского правительства были продиктованы прежде всего политико-стратегическими целями. В случае установления границ на Висле было бы трудно обосновать вхождение части центральной Польши в состав Украины и Беларуси. Польская проблема в виде сохранения небольшого государственного образования могла стать предметом разногласий между Советским Союзом и Германией. С другой стороны, включив в свой состав Литву, СССР овладел всеми прибалтийскими республиками и отодвинул на этом участке границу с Германией значительно на юг [21, s. 20].
После согласования деталей, 28 сентября 1939 г. был заключен договор «О дружбе и границе». Установленная граница между Германией и СССР не имела этнографического обоснования. На участке между Бугом и Восточной Пруссией пограничная линия разделяла территории с польским населением. В последующее время советские власти старались отождествить ее с т.н. линией Керзона. Данное ошибочное утверждение иногда можно встретить и в современной литературе. В действительности граница СССР была выдвинута на запад от линии Керзона на разных участках от 10 до 150 км [21, s. 25–26].
Для решения вопросов по установлению новой государственной власти на присоединенных территориях в октябре 1939 г. были избраны Народные собрания Западной Украины и Западной Беларуси. Народные собрания приняли обращения с просьбой о вступлении Западной Украины и Западной Беларуси в состав СССР и о включении их соответственно в состав УССР и БССР. В ноябре 1939 г. Верховный Совет СССР и Верховные Советы УССР и БССР удовлетворили их просьбу. В результате осуществленных мероприятий руководство СССР обосновывало легитимность своей западной границы не на основе договора с Германией от 1939 г., а итогами плебисцита, к которому приравнивались выборы народных собраний Западной Украины и Западной Беларуси.
Проигранная война и оккупация территории не стали концом Польского государства. Сразу после поражения Польши польские политики во Франции предприняли деятельность по восстановлению и легализации высшей государственной власти. 30 сентября 1939 г. было сформировано новое правительство Польской Республики (ПР) во главе с В. Сикорским [27, s. 81–82].
В столицах союзников Польши, в Париже и Лондоне участие СССР в разделе Польского государства, наряду с заявлением советским правительством о нейтралитете в войне, вызвали сдержанные оценки. Принималось во внимание, что СССР окончательно не перешел на сторону Третьего рейха. Опасаясь военной мощи Германии, западные политики не хотели ухудшать отношений с Советским Союзом, поэтому считали неразумным провоцировать его резкими демаршами. Готовность Великобритании пойти на уступки в пользу СССР проявилась во время визита министра иностранных дел польского эмигрантского правительства А. Залесского в Лондон в октябре 1939 г. Представители английского правительства дали ему ясно понять, что не намерены вести борьбу за земли, расположенные на востоке от линии Керзона, которая была предложена Великобританией на Парижской мирной конференции в 1919 г. [18, s. 95; 25, сz. 1, s. 144].
В подобном тоне были сформулированы официальные декларации французского правительства [25, сz. 1, s. 144].
Следовательно, западные политики не считали границы Рижского договора 1921 г. незыблемыми. В политических кругах Парижа и Лондона уже осенью 1939 г. начали подчеркивать значение этнографического критерия в определении будущих советско-польских рубежей.
Позиция польского эмигрантского правительства в данном вопросе весь рассматриваемый период оставалась неизменной. Выступая за возрождение Польши в границах 1939 г., им отвергался исторический акт воссоединения белорусского и украинского народов. Совет министров ПР выражал протесты СССР, оспаривая правовую силу заключаемых договоров, проводимых мероприятий, касавшихся территориальных и других преобразований на бывших польских землях.
15 августа 1940 г. польским правительством были приняты программные тезисы внешней политики. Относительно бывших польских территорий, отошедших к СССР, инструкция утверждала: «Настоящие границы советской оккупации не имеют этнографических оснований и, якобы, освободительных, а исключительно империалистические». Главным условием нормализации отношений между Польшей и Советским Союзом должно было стать возвращение к советско-польской границе до сентября 1939 г. [31, s. 176–178]. В этом направлении – добиваться однозначной поддержки тезиса о нерушимости рижской границы проводилась деятельность на международной арене.
В документах и выступлениях польских политиков часто повторялись и развивались концепции об исторической и мессианской роли Польши, прививавшей на протяжении нескольких сот лет на белорусских и украинских землях «христианскую и западную цивилизацию, достижения которой сейчас хотят уничтожить большевики» [25, cz. 1, s. 142, 145].
Молниеносная победа Гитлера над Францией в июне 1940 г. внесла существенные коррективы в систему международных отношений. Становилось совершенно очевидным, что Германия в меньшей мере нуждалась в нейтралитете СССР. Советское руководство начало пересматривать свою позицию в обеспечении безопасности страны. В то же время Великобритания в противостоянии с рейхом стремилась любой ценой привлечь СССР на свою сторону, если не сразу, то в дальнейшей фазе войны. С этой целью в Москву был направлен послом С. Криппс. Приняв в начале июля 1940 г. нового английского посла, Сталин, в частности, заявил ему, что Советский Союз не допустит, чтобы в результате ведущейся войны было восстановлено довоенное равновесие сил в Европе. Это звучало почти как условие, без которого улучшение отношений между СССР и Великобританией было невозможно. Сталин придерживался линии, что война должна привести к возвращению геополитических позиций, которыми обладала Россия до 1914 г. Такое изменение статуса Советского Союза сопровождалось его новой ролью в Восточной Европе, основанной на отношениях зависимости от Москвы государств региона, и в первую очередь крупнейшего из них – Польши [4].
Осенью 1940 г. английское правительство выдвинуло СССР важные предложения по улучшению отношений между обоими государствами. В документе, представленном Криппсом 22 октября, взамен за столь же благожелательный как к Германии нейтралитет Москвы, английская сторона готова была консультироваться с советским правительством по всем вопросам, касавшихся послевоенной системы в Европе и Азии. Но прежде всего британское руководство считало возможным признать де-факто западные границы СССР, в том числе и с Польшей. Это было первым предзнаменованием согласия Лондона на овладение Советским Союзом территорий, присоединенных в 1939–1940 гг. [2, т. 23, кн. 1, с. 701–705].
Ввиду появившейся в английской прессе информации о том, что правительство Его Королевского Величества сделало Москве какие-то политические предложения, Залеский в специальном письме от 21 ноября 1940 г. обратился с запросом по этой проблеме к главе Форин оффис Э. Галифаксу. В ответной ноте Галифакса от 27 ноября 1940 г. заявлялось, что Великобритания не имеет намерения признавать каких-либо территориальных изменений до окончания войны и принимает во внимание только временную ситуацию, основанную на фактическом положении вещей, которое невозможно ни оспаривать, ни игнорировать [29, s. 40; 34, р. 78–79].
Усилия польской дипломатии изменить политику английского правительства в отношении СССР успеха не имели. При весьма слабой в тот период позиции в мире Великобритания должна была считаться с интересами Польши, однако силы, которыми располагал Сикорский, были слишком незначительными для политической игры.
Таким образом, в начальный период Второй мировой войны (1939–1941 гг.) СССР были заложены основы для утверждения своих интересов в Восточной Европе. Впервые Советский Союз получил их признание со стороны одного великого европейского государства – Германии и подобную перспективу в будущем от другого – Великобритании.
После нападения Германии на СССР в 1941 г. одной из важнейших стратегических задач советского руководства стал поиск союзников для совместной борьбы с агрессором. В формировавшейся системе антигитлеровской коалиции актуальным вопросом становилось восстановление официальных отношений между советским и польским эмигрантским правительствами. Однако с самого начала между сторонами выявились серьезные противоречия. В ходе переговоров в Лондоне в июле 1941 г. премьер Сикорский добивался восстановления будущей советско-польской границы согласно Рижскому договору 1921 г. Советский посол И. М. Майский настаивал на том, что новые рубежи должны быть установлены на основе этнографического критерия [27, s. 184].
Подписанный 30 июля 1941 г. советско-польский договор, признавал утратившими силу соглашения между СССР и Германией 1939 г., касавшиеся территориальных изменений в Польше. С другой стороны, в договоре отсутствовали обязательства Советского Союза восстановить границы до сентября 1939 г. [3, т. 7, с. 208]. В результате вопрос был оставлен открытым.
Неурегулирование проблемы границы усилили противоречия накануне и в ходе визита Сикорского в Москву в декабре 1941 г. Из-за разногласий спорные вопросы вновь были отложены в подписанной 4 декабря 1941 г. декларации о дружбе и взаимной помощи [3, т. 7, с. 257].
Очевидно, что заключенные в 1941 г. соглашения с СССР трактовались польским правительством как результат чрезвычайных и временных обстоятельств. Предполагалось, что после войны Германия и Советский Союз выйдут значительно ослабленными. Это даст возможность западным союзникам играть ведущую роль в политическом устройстве Восточной Европы.
Проблема границы обсуждалась и во время последовавших во второй половине декабря 1941 г. в Москве переговоров с министром иностранных дел Великобритании Э. Иденом. Сталин настаивал на признании рубежей 1941 г. Возражения Идена основывались на положениях англо-американской Атлантической хартии от 14 августа 1941 г., что все вопросы об изменении границ в период войны следует отложить до мирной конференции. В итоге было решено вернуться к проблеме позже [16, т. 1, с. 188–197].
Существует мнение, что во время наиболее тяжелого положения для Красной Армии на фронте в 1941 г. правительство Сикорского могло добиться уступок от советского руководства по территориальному спору, тем более, что Великобритания и США располагали еще козырями в виде поставок снабжения для СССР. Однако в тот период союзники всеми силами старались поддержать волю Москвы к сопротивлению. Нет никаких сведений, чтобы в самой драматической военной ситуации Сталин переступил границу уступок, которые были бы нацелены в жизненные интересы его державы. Британские переговорщики в декабре 1941 г. получили впечатление, что советский лидер был глубоко уверен в полном разгроме Германии, и будет трудно отговорить его от т.н. концепции безопасных стратегических границ [9, с. 30].
Мотивы поведения дипломатии западных союзников были не только вопросом принципов, но прежде всего тактики, которая могла корректироваться в изменяющихся обстоятельствах. В 1941 – начале 1942 г. английский премьер-министр У. Черчилль и президент США Ф. Рузвельт выступали за отложение рассмотрения проблем границ в Европе на послевоенный период [22, s. 272–273; 33, s. 184]. Их позиция начала изменяться весной 1942 г., когда ухудшилось военное положение западных союзников в Северной Африке и на Тихом океане. Лидеры Великобритании и США считали, что в условиях распространения международного конфликта (экспансии Японии) не следует идти на риск ослабления связей с СССР. Не исключалась вероятность заключения советско-германского сепаратного мира. На этой основе вопрос гарантий для польской восточной границы становился все более второстепенной проблемой. С марта 1942 г. Черчилль высказывался уже в пользу удовлетворения территориальных интересов СССР [39, s. 127]. Эволюция в позиции США нашла проявление на встрече Рузвельта с советским послом М. М. Литвиновым 12 марта 1942 г. Американский президент заверил, что «по существу у него нет никаких расхождений» с правительством СССР по советским западным границам [6, с. 76].
В то же время после победы над вермахтом под Москвой советская позиция становилась все более жесткой. Сталин реализовывал план, согласно которому Лондону, ввиду невозможности удостоверить свои союзнические обязательства по открытию второго фронта в Европе, предлагалось содействовать укреплению взаимоотношений политическими средствами. Отправной точкой в заключении советско-английского военного союза должно было стать признание западных границ СССР, на которых он подвергся нападению в 1941 г. [24, s. 179]. Максимальной победой польской дипломатии при поддержке западных союзников стало тогда отклонение данного постулата Москвы. Дискуссии на лондонских переговорах завершила инструкция Сталина, высланная главе советской делегации В. М. Молотову 24 мая 1942 г.: «Проект договора, переданный тебе Иденом, получили. …Там нет вопроса о безопасности границ, но это, пожалуй, неплохо, так как у нас остаются руки свободными. Вопрос о границах, или скорее о гарантиях безопасности наших границ на том или ином участке нашей страны, будем решать силой» [10, с. 122–123]. В результате договор СССР и Великобритании от 26 мая 1942 г. не содержал упоминания о советско-польской границе [16, т. 1, с. 237–240].
Ради сохранения бывших восточных рубежей Польского государства правительство Сикорского (в частности, в постановлении от 7 октября 1942 г.) было готово даже отказаться от присоединения ряда территорий на Западе: Вроцлава, Щецина и выхода к Одре [24, s. 251–252]. Исходя из того, что бывшей границе Польши и СССР придавалось принципиальное значение, программа возрождения западных территорий отодвигалась на второй план.
В то же время в защиту своих рубежей 1941 г. СССР была развернута широкомасштабная пропагандистская кампания в мире. Признавая в конце 1942 г. нереальным что-то ей серьезно противопоставить, посол Польши в США Е. Цехановский ограничился протестами, направленными американскому президенту и Госдепартаменту [37].
Активно реагировала польская дипломатия на выход в странах западных союзников различных изданий, где, по ее мнению, искаженно представлялся территориальный статус современной Польши. В памятной записке польского правительства от 24 июня 1942 г. была выражена озабоченность в связи с опубликованием в Великобритании «Атласа СССР», содержавшего карты, где территории Польши были включены в состав Советского Союза. Это расценивалось как оспаривание принципа нерушимости границ Польского государства на 1 сентября 1939 г. [30].
Издание в США атласа с картой территории СССР, на которой отсутствовала Польша, в 1942 г. вызвало энергичное противодействие здесь посольства ПР проявлениям, как ему виделось, советского влияния на местное общественное мнение. Посол Цехановский поднимал этот вопрос на нескольких встречах у заместителя госсекретаря С. Уэллеса. Письма с протестами Цехановский направил руководству издательства атласа и фирмы, его финансировавшей, а также распорядился консулам ПР в США, чтобы они конфиденциально побудили к подобным обращениям сообщества местной польской диаспоры. Предпринятые усилия принесли определенные успехи. В начале 1943 г. Цехановский сообщал своему правительству, что в новой редакции атласов появилось Польское государство в довоенных границах [35; 36].
Советская сторона также не оставляла без внимания появлявшиеся на Западе издания, которые содержали информацию, не соответствовавшую ее постулатам. Официальный протест Москвы был выражен правительству ПР после выхода в Лондоне польского календаря на 1942 г., где Вильно и Львов были указаны как польские города. В заявлении советского правительства признано оскорбительным выражение, использованное в отношении территорий вошедших в состав СССР как «районы, оккупированные Россией в 1939 г.» [30].
На рубеже 1942–1943 г. советско-польские отношения вступили в стадию кризиса. Усилилась «война нот», а также полемика на страницах печати, касавшаяся главным образом проблемы границы и гражданства. В ноте польскому посольству от 16 января 1943 г. советское правительство заявило, что поляки, которые находились на территории Советского Союза, лишались польского гражданства и становились гражданами СССР [3, т. 7, с. 342–343]. Это явилось отходом от советско-польских соглашений 1941 г.
С целью разрешения противоречий с Москвой по инициативе Сикорского начался ряд переговоров с советским руководством посла в СССР Т. Ромера. На встрече со Сталиным и Молотовым, состоявшейся 26 февраля 1943 г., произошел обмен мнениями по проблеме границы. Ромер заметил, что вопрос о переходе в 1939 г. польских территорий к Советскому Союзу решался без участия польского правительства. На что Cталин возразил: «Но в решении этого вопроса принимали участие украинский и белорусский народы». Аргументация советского лидера сводилась к тому, что «если считать, что украинский и белорусский народы имеют право на свое государство, то осенью 1939 г. произошло воссоединение украинского и воссоединение белорусского народов. Украинцы и белорусы – не поляки. Советский Союз не присоединил к себе никаких польских провинций. Все польские провинции отошли к Германии» [11].
Прошедшие переговоры не принесли какого-либо серьезного позитивного результата. Стороны не отступили от прежде занимаемых позиций.
Для спасения ситуации польское правительство искало поддержки у Великобритании и США. Сикорский призывал Черчилля и Рузвельта оказать давление на СССР. Выдвигалось предложение, чтобы они предприняли обращения к Москве в пользу постулатов польского правительства о границе и гражданстве и даже пригрозили, в случае отказа, прекращением для СССР поставок по ленд-лизу. Такие заявления, по мнению Сикорского, значительно бы усилили его позицию на переговорах с СССР. Пожелания польского премьера были отклонены. Как заметил американский госсекретарь К. Хэлл: «Ни президент, ни я ни на минуту не соглашались на такие предложения. Соединенные Штаты, Великобритания и Россия находились в одной лодке, которая закачалась бы и могла затонуть в результате разлада государств, вместе боровшихся против общего врага. Наши поставки по ленд-лизу России помогали для перелома и уничтожения сил неприятеля на Восточном фронте, которые в противном случае стали бы против нас на Западном фронте» [25, cz. 1, s. 259–260].
Ошибочно преувеличивая возможности США и Великобритании, Сикорский, в то же время, не заметил масштаба нараставшей силы СССР. Однако расчеты на помощь западных союзников все меньше оправдывали себя. Лондон и Вашингтон в целом начинали принимать точку зрения советского руководства по его спорным проблемам с Польшей. Во время визита Идена в США 12–30 марта 1943 г. стороны пришли к неформальному соглашению по проблемам Центральной и Восточной Европы, включая советско-польской границы. Глава Форин оффис придерживался позиции присоединения к СССР территории Польши до линии Керзона. Рузвельт одобрил проекты Идена, утверждая, что только три великие державы: США, Великобритания и СССР должны решать о восточных границах Польши. Согласившись с советскими территориальными требованиями, было признано, что их размеры должны будут определены в будущем. Принятые двусторонне установки остались засекреченными и не были представлены польской стороне [21, s. 101; 26, s. 194–195]. Вместе с тем о результатах вашингтонских переговоров Иденом был поставлен в известность советский посол Майский [16, т. 1, с. 367–373].
Лондон и Вашингтон считали возможным принять за основу сложившееся положение, но оставить пока открытыми для обсуждения вопросы точного прохождения советско-польской границы.
Отношения между СССР и польским правительством неуклонно приближались к разрыву. Поводом для их прекращения послужил т.н. «Катынский вопрос». Когда правительство Сикорского обратилось за разъяснением в связи с обнаружением немцами Катынского расстрела польских военнопленных офицеров, руководство СССР использовало это как предлог для разрыва с ним 25 апреля 1943 г. официальных отношений. Сталин избавился от «неудобного» союзника и полностью завладел инициативой в решении польской проблемы.
Обращения Сикорского к Черчиллю и Рузвельту с призывом оказать давление на СССР не имели результата. Для Великобритании самой важной проблемой становилось создание условий для возвращения власти в освобожденной Польше демократическому правительству с прозападной ориентацией. Черчилль придерживался мнения, что необходимо уступить в вопросе границ и стремиться к восстановлению советско-польских отношений после соответствующей «реконструкции» польского правительства.
Принимая в принципе точку зрения английского премьера, США медлили с обнаружением собственной позиции. Рузвельт не хотел настроить против себя мнение пятимиллионной американской польской диаспоры перед предстоявшими в 1944 г. президентскими выборами [32, s. 255].
Сближение позиций союзных держав обусловило беспрепятственное согласование проблемы будущей советско-польской границы на высшем форуме в Тегеране 28 ноября – 1 декабря 1943 г. За ее основу была принята линия Керзона [14, т. 2, с. 146–151]. Таким образом, тегеранские переговоры закончились полным успехом Сталина. Советский лидер реализовал цели, принятые в августе 1939 г. В новой политической ситуации территориальные завоевания СССР, достигнутые в период союза с Германией, получили международную поддержку. Потеря Белосточчины была компенсирована более ценным геополитическим приобретением – северной частью Восточной Пруссии. Тегеранские договоренности по вопросу границ являлись рубежом, закончившим этап переговоров определенными политическими решениями. Не оформленные в виде международного договора, они, в принципе, предрешили позднейшие соглашения союзных держав.
В связи с переходом 3 января 1944 г. Красной Армией бывшей советско-польской границы Совет Министров ПР 5 января опубликовал заявление. В нем подтверждались нерушимые права Польши на независимость, освященные принципами Атлантической хартии и действовавшими международными договорами. Положения этих соглашений, являвшихся выражением не превосходства одной стороны в ущерб другой, а добровольного их согласия, – по мнению авторов, – не могли быть изменены путем свершившихся фактов. Своей позицией в ходе этой войны польский народ показал, что он не признавал и не признает решений, навязанных силой [3, т. 8, с. 14–15].
Заявление правительства Миколайчика начало обмен мнениями между советской и польской сторонами. В ответ на него последовало заявление руководства СССР от 11 января 1944 г., в котором повторялся тезис об установлении советско-польской границы в соответствии с волеизъявлением населения, выраженным в ходе выборов народных собраний в 1939 г. При этом в данном заявлении Москва впервые публично высказалась, что готова пойти на некоторые уступки в территориальном споре. Как утверждалось в документе: «Советское правительство не считает неизменными границы 1939 г. В эти границы могут быть внесены исправления в пользу Польши в том направлении, чтобы районы, в которых преобладает польское население, были переданы Польше. В этом случае советско-польская граница могла бы пройти примерно по так называемой линии Керзона, которая была принята в 1919 году Верховным советом союзных держав и которая предусматривает вхождение Западной Украины и Западной Белоруссии в состав Советского Союза» [3, т. 8, с. 21–22].
В целом, следствием Тегеранской конференции явилось серьезное ослабление позиции польского правительства, с июля 1943 г. возглавляемое С. Миколайчиком. Оно было вынуждено сопротивляться не только советским территориальным притязаниям, но и усиливавшемуся в этом вопросе британскому давлению. Упорствуя, польский премьер убеждал руководство Великобритании, что исходным пунктом переговоров должна стать рижская граница, а не линия Керзона. Иначе это ужесточит советские территориальные притязания. Польша не могла выйти из войны меньшей, чем она была в 1939 г. Решение же всей проблемы должно основываться на обмене населением, а не территорий [21, s. 116; 33, s. 317]. В качестве компромисса 15 февраля 1944 г. Советом Министров ПР был представлен проект демаркационной линии, проходившей на востоке от Вильно и Львова. Администрация территорий на западе от этой линии передавалась польскому правительству, а на востоке – советским органам власти с участием третьего контролирующего органа союзников [33, s. 327].
Миколайчик вынужден был действовать под давлением устремлений, исходящих преимущественно из трех различных центров: Лондона, Москвы и подпольной Варшавы. Позиция большинства краевых польских политиков ставила Миколайчика в очень сложное положение, связывая ему руки в вопросе возможных переговоров с Москвой. Политические и военные круги подпольной Польши не отступали от доктрины двух врагов: Германии и СССР, не верили в возможность плодотворного сотрудничества с последним. Передачу западных земель Польше руководители подполья считали не «эквивалентом» восточных провинций, а как возвращение ее некогда захваченных территорий. В сложившейся обстановке Миколайчик добивался отсрочки окончательного решения спора о границе до завершения военных действий и созыва мирной конференции [19, s. 271].
При жесткой позиции польского правительства Черчилль решил вынудить его к уступкам под давлением парламента и британского общественного мнения. 22 февраля 1944 г. в своей речи в палате общин Черчилль заявил: «Освободить Польшу могут теперь российские армии, которые потеряли миллионы людей, уничтожая немецкую военную машину. Мне не представляется, чтобы российский постулат обеспечения безопасности западных границ переходил то, что является благоразумным или правильным» [25, cz. 1, s. 375–376]. В выступлении в парламенте Черчилль впервые открыто заявил об отходе от принципа непризнания изменений довоенных границ.
Вместе с тем западные союзники не прекращали посреднической деятельности. По инициативе Лондона и Вашингтона в августе 1944 г. возобновились переговоры между советским и польским эмигрантским правительствами. В качестве компромиссного варианта будущей границы кабинетом Миколайчика вновь был предложен проект демаркационной линии, проходившей на востоке от Вильно и Львова. Последнюю попытку отстоять этот проект, ссылаясь на поддержку Рузвельта, польский премьер предпринял во время своего второго визита в Москву в октябре 1944 г. Но здесь неожиданно он был поставлен в известность, что на встречи в Тегеране Черчилль и Рузвельт дали согласие на линию Керзона [3, т. 8, с. 274, 283]. В ходе дальнейших переговоров 16 октября Миколайчик под давлением британцев согласился принять линию Керзона за основу для будущей границы. Однако, вернувшись в Лондон, он не встретил поддержки у большинства членов правительства и сложил с себя полномочия премьера [25, cz. 2, s. 72, 80–81].
Образованный 29 ноября 1944 г. новый кабинет министров Т. Арцишевского, неизменно занимал прежнюю позицию по территориальному вопросу, но уже потерял какое-либо влияние на его решение [25, cz. 2, s. 81–82].
Осознавая, что польское эмигрантское правительство не отступит от своих постулатов, Сталиным для реализации своих целей активно вводилась в действие т.н. «левицовая альтернатива» – поддержка в завоевании власти в Польше подконтрольных СССР политических сил. Сразу после образования Польского Комитета Национального Освобождения (ПКНО) c ним было подписано 27 июля 1944 г. соглашение о советско-польской границе, проходившей по линии Керзона [3, т. 8, с. 156–157]. Предварительное соглашение с ПКНО стало основой окончательного установления границы между Польшей и СССР, несмотря на продолжавшиеся переговоры между тремя великими державами. Это был типичный для Сталина метод жестко и последовательно реализовывать свою политику путем свершившихся фактов.
На Ялтинской конференции 1945 г. глав СССР, США и Великобритании соглашение об установлении советско-польской границы было принято официально и с этого момента стало необратимым. В соответствии с ним, западные рубежи Советского Союза должны были пройти вдоль линии Керзона с отступлением от нее в некоторых районах от 5 до 8 километров в пользу Польши [14, т. 4, с. 251].
Окончательно решения Ялтинской конференции были подтверждены в итоговых положениях Потсдамской конференции 1945 г. [14, т. 4, с. 458–459], а также зафиксированы в договоре между СССР и просоветским Временным Правительством Национального Единства ПР, подписанным 16 августа 1945 [3, т. 8, с. 541–542].
Таким образом, в период Второй мировой войны развернулась жесткая борьба между СССР и польским эмигрантским правительством за формирование советско-польской границы. Ведущая роль в борьбе с фашистской коалицией позволила СССР реализовывать свою программу государственно-территориального переустройства в Восточной Европе. В соответствии с ней были определены и советско-польские рубежи.
