С древнейших времён самым выгодным и ценным экспортным товаром, вывозившимся из Руси в другие страны, была пушнина. Наличие её ценных пород в лесах Восточной Европы стало с рубежа VIII-IX вв. одним из определяющих факторов приобщения восточных славян к международной транзитной торговле. Меха ещё с домонгольской эпохи являлись важнейшей статьёй древнерусского экспорта.
Такими словами начинается глава о роли пушнины в древнерусском товарообмене из книги В. Б. Перхавко «Торговый мир средневековой Руси» (Перхавко В.Б., 2006. С. 186). Автор подробно рассматривает свидетельства как внутренних, так и внешних письменных источников, со всей определённостью подчёркивающих значение меховой торговли в домонгольский, киевский период русской истории. Им приводятся многочисленные примеры использования русских мехов на Востоке, в Византии, Северной и Западной Европе.
О пушной торговле русов писали многие восточные авторы, начиная с IX столетия – ибн Хордадбех, ал-Факих, ибн Русте, ал-Масуди, Гардизи из Хорасана, ибн ал-Асир. По словам авторитетного персидского географа ибн Русте, автора «Книги драгоценных сокровищ» (930-е гг.), «единственное их (русов – Авт.) занятие – торговля соболями, белками и прочими мехами, которые они продают покупателям» (Перхавко В.Б., 2006. С. 187). Багдадский географ X века ибн Хаукаль сообщает о северных товарах, интересовавших мусульманский мир от Андалусии до Хорезма: «Вывозимые из страны хазар в исламские страны мёд, свечи и пушные товары ими (хазарами – Авт.) ввозятся только из местности Руси и Булгар… Бобры водятся только в их северных реках… Большая часть этих мехов, да почти все, добыты в стране русов, некоторые же из этих мехов, наивысшего качества, попадают из местности Гога и Магога на Русь… затем русы перепродают эти меха булгарам». По Ахмеду ибн Фадлану, шкурами соболей русы платили дань хазарам (Ковалевский А.П., 1956. С. 140).
Не меньшим спросом пользовались русские меха и на Западе, но там основным посредником в торговле выступали уже скандинавы, которые, как и восточные посредники – булгары, также имели свой пушной промысел (Лебедев Г.С., 2005. С. 222-223). Западные авторы оставили записки об обычаях Руси в более позднее время. Немецкий поэт Гартманн в начале 1200-х восхищался великолепными русскими мехами. По его словам, их можно было встретить и в Польше, через которую они транзитом поступали в Германию. Гийом де Рубрук, посол Людовика IX в ставку монгольского каана, уже вскоре после монгольского погрома Руси, в 1250-е, встречал в Судаке русских купцов, везущих «горностаев, белок и другие ценные меха» (Перхавко В.Б., 2006. С. 187, 189). Русское название соболя сохранились и сегодня в европейских языках (нем. das Zobel, англ. Sable, фр. la Zibeline).
Примеры значения русской меховой торговли, особенно в последние столетия Средних веков, можно множить, но нас более всего интересуют примеры внетоварного использования шкур. Оказывается, что наиболее ранние свидетельства о хождении пушнины в качестве денег известны в отношении к соседям Руси – волжским булгарам, обычаи которых описывал в 930-е годы саманидский географ ибн Русте: «Главное богатство их составляет куний мех. Чеканенной монеты своей нет у них; звонкую монету заменяют им куньи меха. Каждый мех равняется двум дирхемам с половиною. Белые, круглые дирхемы приходят к ним из стран мусульманских, путем мены за их товары» (Хвольсон Д.А., 1869. С. 24-25; Перхавко В. Б., 2006. С. 191). Сегодня нам известно, что монетный чекан булгар начался не позднее второго десятилетия X века (Гоглов С.А., Големихов А.В., 2017. С. 53). Следовательно, арабским автором были использованы несколько устаревшие сведения о денежном обращении страны, слышанные им, вероятно, от путешественников, побывавших в Булгарии в начале столетия. Ибн Русте приводит ценнейшие детали – во-первых, булгары торговали на мех куницы, во-вторых, известен курс одной шкурки по отношению с саманидскому дирхему начала X века.
Наиболее раннее свидетельство денежного обращения мехов также и у славян содержится в отчёте Ахмеда ибн Фадлана, посетившего Волжскую Булгарию в 921-922 годах в качестве секретаря посольства аббасидского халифа ал-Муктадира. В Булгарии Ахмед видел прибывших туда для торговли русов и оставил ценное описание их обычаев. Воспользуемся наиболее известным переводом труда ибн Фадлана, чтобы процитировать интересующее нас место: «Дирхемы русов – серая белка без шерсти, хвоста, передних и задних лап и головы; соболи. Если чего-либо недостаёт, то от этого шкурка становится монетой. Ими они совершают меновые сделки, и оттуда их нельзя вывезти, так что их отдают за товар. Весов там не имеют, только стандартные бруски металла. Они совершают куплю-продажу посредством мерной чашки» (Ковалевский А.П., 1956. С. 141-142).
Этот небольшой отрывок, посвящённый финансовым традициям русов начала X века, насыщен важными для нашего исследования деталями. Сравнивая показания двух восточных авторов, писавших практически одновременно, видно, что если булгары торговали, прежде всего, на мех куницы, то русские использовали с той же целью бракованные шкуры серой белки, а также целые (?) – соболей. Уже в такое раннее время в качестве «денежных» выделяются эти два вида мехов. В перечислении Ахмедом возможных браков беличьей шкурки («без шерсти, хвоста, передних и задних лап и головы») следует видеть, пожалуй, непременную необходимость присутствия лишь одного из них, а не всех, что, как мы увидим, будет подтверждено в дальнейшем другим, независимым автором. На такую трактовку указывает и следующее за перечислением предложение («Если чего-либо недостаёт, то от этого шкурка становится монетой»). Затем, если ибн Фадлан говорит лишь о том, что шкурки нельзя вывезти, то более поздние авторы (Низами, Абу Хамид) вторят ему, подчёркивая при этом не столько запрет, сколько бессмысленность данного действия.
Далее Ахмед приводит интересные сведения о способах торговли русов. Археологически подтверждено, что уже в X столетии «бруски» драгоценного металла использовались на Руси в торговых операциях, но они не были тогда «стандартными» (то есть строго установленного веса – Бауер Н.П., 2014. С. 245–251). Да и как можно оценить их «стандартность» без весов, посредством мерной чашки? Использование последней подразумевает отсчёт объёма, а не веса, и едва ли в неё могли быть насыпаны «бруски» – скорее, мелкая фракция – так часто встречаемые в русских кладах обломки и обрезки куфического серебра. Вероятно, поверки требует перевод словосочетания «стандартные бруски». Рычажные весы и сферические гирьки получают на Руси широкое распространение со второй половины X в. (Янин В.Л., 2009. С. 159, 197, 216; Назаренко А.В., 2001. С. 130, 160), что согласуется со сведениями ибн Фадлана. Более поздние арабские компиляторы (Наджиб Хамадани, XII в., Амин Рази, XVI в.) практически в точности воспроизводили слова аббасидского чиновника, не актуализируя их.
Основными, наиболее распространёнными мехами, напрямую участвовавшими в денежном обращении Руси в следующем, XI в., были шкуры белки и куницы. Они в форме «векши» и «куны» были включены в древнерусскую денежно-весовую систему, впервые письменно зафиксированную «Русской Правдой» (Гулецкий Д.В., 2017-2. С. 45). Известно, что для добычи на экспорт ценных пород пушнины (шкур горностая, соболя) русскими в XI-XV вв. предпринимались значительные усилия в колонизации территорий, заселённых северными народами (Перхавко В. Б., 2006. С. 196-211). На белку и куницу же охотились, вероятно, прямо на месте, в среднерусской полосе (Перхавко В. Б., 2006. С. 196), хотя специальных исследований в этом направлении, насколько нам известно, не предпринималось.
Классические источники, свидетельствующие о расцвете денежной функции пушнины, относятся к XII веку. Их показания цитировались исследователями неоднократно. Граффити, содержащие курс пересчёта между двумя видами гривен, были обнаружены на стенах южной внешней галереи киевского Софийского собора. Это запись о покупке княгиней «Всеволожей» земли Бояна за семьдесят соболиных гривен, соответствующих семистам гривен «драниц». Граффити не имеют надёжной датировки, но соотносятся С.А. Высоцким с женой Всеволода Ольговича, Марией Мстиславной, умершей в 1179 году (Высоцкий С.А., 1966. С. 70). Привлекая данные палеографии и отождествив некоторых из «послухов»-свидетелей сделки с церковными деятелями середины XII века, автор датирует запись этим временем.
Значение слова «драница» после осмысления свидетельства Абу Хамида, о котором будет ещё сказано ниже, уже не представляло загадки для А.В. Назаренко, отождествившего его с вытертой, бракованной беличьей шкуркой (Назаренко А.В., 1996. С. 70). Испорченные меха выступают здесь в качестве своеобразного «всеобщего эквивалента» для пояснения курса гривны соболей. Сам термин «гривна» в рассматриваемой записи, несомненно, счётный, и означает определённое штучное количество физически переданных продавцу товаро-денег – шкур соболя. Это количество выражается в гривнах драниц, как в абстрактной денежной единице, ценность которой известна более широко, нежели гривна соболей, иначе автору записи не потребовалось бы дополнительных пояснений. Словом, гривна (некоторое число) соболиных шкур оценивалась в Киеве середины XII века в десять гривен (такое же число) вытертых беличьих шкур.
Важнейшее, хоть, как мы видели, далеко не единственное, свидетельство обращения на Руси шкурок пушных зверей в качестве денег, оставил для нас арабский путешественник Абу Хамид из андалусской Гренады. Труд Абу Хамида «Ясное изложение некоторых чудес Магриба» долгое время считался утраченным. В начале 1950-х он был найден в Мадриде и опубликован на испанском языке в 1953 году. В конце того же десятилетия сведения Абу Хамида стали достоянием уже советской исторической литературы (Монгайт А.Л., 1959), а ещё спустя десять с лишним лет «Ясное изложение…» дождалось полного издания на русском языке (Путешествие Абу Хамида, 1971).
Абу Хамид лично побывал в Киеве. В 1150 году он выехал туда, двигаясь из Булгара. Судя по всему, его путь пролегал по Оке и Десне (Путешествие Абу Хамида, 1971. С. 10, 109). Это был один их главных маршрутов русской торговли в предыдущие столетия, по которому в IX-X веках в столицу Руси поступало арабское серебро (Янин В.Л., 2009. Рис. 17, 24). Не потерял он своего значения и в XII веке. Арабский путешественник оставил довольно обширное описание интересующего нас явления, бывшего для него диковинным. Процитируем его полностью, опираясь на публикацию О. Г. Большакова и А. Л. Монгайта (Путешествие Абу Хамида, 1971. С. 35, 36):
«Рассчитываются они между собой старыми беличьими шкурками, на которых нет шерсти, и которые нельзя ни на что никогда использовать, и которые совсем ни на что не годятся. Если же шкурка головы белки шкурка её лапок целы, то каждые восемнадцать шкурок стоят по счёту серебряный дирхем, связывают в связку и называют её “джукн”. И за каждую из таких шкурок дают отличный круглый хлеб, которого хватает сильному мужчине.
На них покупают любые товары: невольниц и невольников, и золото, и серебро, и бобров, и другие товары. И если бы эти шкурки были в какой-нибудь другой стране, то не купили бы тысячу их вьюков за хаббу [мельчайшая арабская мера веса драгоценных металлов, равная массе ячменного зёрнышка – Путешествие Абу Хамида, 1971. С. 74], и не пригодились бы они совсем ни на что. Когда они испортятся в их домах, то их, рваные, несут в мешках, направляясь с ними на известный рынок, на котором есть некие люди, а перед ними работники. И вот они кладут их перед ними, и работники нанизывают их на крепкие нитки, каждые восемнадцать в одну связку, и прикрепляют на конец нитки кусочек чёрного свинца, и припечатывают его печаткой, на которой имеется изображение царя. И берут за каждую печать одну шкурку из этих шкурок, пока не опечатают их все. И никто не может отказаться от них, на них продают и покупают».
По мнению публикаторов «Ясного изложения…», «сведения ал-Гарнати – сведения очевидца, весь рассказ настолько непосредствен, что нет никаких оснований подозревать его не только в измышлениях, но и в том, что он заимствовал их у недостоверных осведомителей… во всём, что касается повседневности, ал-Гарнати скрупулёзно точен» (Путешествие Абу Хамида, 1971. С. 14).
Таким образом, денежная функция в Древней Руси самих мехов сомнений не вызывала, но важным моментом стало отождествление кусочка чёрного свинца Абу Хамида с массово находимыми свинцовыми пломбами Древней Руси и, тем самым, признание пломб (по крайней мере, некоторой их части) нумизматическим источником. Гипотеза польского учёного Т. Левицкого о скреплении с помощью древнерусских свинцовых пломб меховых денег стала к настоящему времени превалирующей. Подхваченная и развитая А.Л. Монгайтом, впоследствии она была косвенно поддержана В.Л. Яниным (Янин В.Л., 1970. С. 11), а А.В. Назаренко назвал её «прочным достоянием историографии» (Назаренко А.В., 1996. С. 65). В конце XX – начале XXI вв. тезис об обращении в древней Руси «меховых ассигнаций», скреплённых свинцовыми пломбами, стал практически общим местом в работах учёных (Белецкий С.В., Петренко В.П., 1994. С. 233-234; Перхавко В.Б., 2006. С. 186, 191; Wołoszyn M., Florkiewicz I., Garbacz-Klempka A., 2016; Гиппиус А.А., 2017; Стефанович П.С., 2017; Bochnak A., Wołoszyn M., 2017. C. 1071; Белецкий С.В., Веретюшкин Р.С., Горлов К.В., 2017. С. 348).
Пожалуй, единственным современным исследователем, явно оспорившим объективность сообщения Абу Хамида о меховых деньгах, стал украинский сфрагист А. Алфёров. Реанимируя в какой-то мере точку зрения Н.А. Леопардова, но немного переосмыслив её, учёный связал возникновение традиции древнерусских пломб с примером византийских коммеркиариев. Проставление пломб, по мнению исследователя, будучи «одним из этапов сложного процесса налогообложения», производилось «чиновниками, опломбировавшими товары на княжеских таможнях» (Алфьоров О., 2011. С. 191-194). К сожалению, это заключение относилось огулом ко всему массиву древнерусских пломб. Оно было сделано без предварительного создания классификации, учёта территориального или временного их разделения.
При этом учёный не только признал возможность существования меховых денег на внутреннем рынке, но и не сомневался в отождествлении «кусочка чёрного свинца» Абу Хамида с древнерусскими свинцовыми пломбами. Его сомнения насчёт нумизматической функции пломб коснулись двух аспектов. Во-первых, упомянутое Абу Хамидом «изображение царя», хотя и было верно трактовано А. Алфёровым как «изображение патрона князя», смутило исследователя, поскольку, по его мнению, встречается на пломбах крайне редко. Как мы увидим далее, такой тип рисунка присутствует почти на каждом типе пломбы не только в середине XII в., но и в целом, с момента начала их использования и до конца XII в. (что составляет в сумме около 150 лет). Сам исследователь датировал наибольшую группу таких памятников (в которой изображение святого комбинируется с процветшим крестом) концом XI – первой половиной XII вв. (Алфьоров О., 2011. С. 193).
Второе опасение А. Алфёрова коснулось времени приезда ал-Гарнати на Русь – времени начала распада киевского государства Рюриковичей, растущей политической децентрализации. Однако констатации факта политического разлада без углубленного изучения возможности (или невозможности) функционирования института меховых денег в этих условиях явно недостаточно. Данные письменных источников («Русская Правда», берестяные грамоты) неоспоримо свидетельствуют о том, что этот институт возник во время как раз наибольшей стабильности – в правление Ярослава Мудрого (вероятно, поздний его период), а в результате междоусобиц, в 1160-е, претерпел первую существенную трансформацию (Гулецкий Д.В., 2017. С. 44-45).
Как минимум, в отдельных частях Руси денежное обращение опломбированных шкур пережило монгольское нашествие. Образованные европейцы XIII в., побывавшие на востоке либо читавшие записки очевидцев, были удивлены существованием неметаллических денег на Руси и в Китае. Оба вида эрзац-ценностей были для европейцев в одинаковой степени поразительными. В европейской мысли, современной монгольскому погрому, русские меховые деньги воспринимались в единой связи с хлопковыми банкнотами династии Юань. Гийом де Рубрук, наблюдая за русскими купцами в Крыму, где в 1253 году пролегал его путь ко двору Мунке в Каракорум, писал, что «ходячей монетой у русских служат шкурки разных пушных зверей, горностаев и белок». Десятилетием позже информацию Рубрука включил в своё «Великое сочинение» Роджер Бэкон: «А обычный денежный знак этих катайев — бумажка из хлопка, на которой отпечатаны какие-то строки. И неудивительно, ибо русцены, которые живут рядом с ними, имеют в качестве денежного знака шкурки пушных зверей» (Перхавко В. Б., 2006. С. 193).
Ещё в начале XV века, незадолго до начала чеканки серебряной монеты в Великом Новгороде (в 1413 году) французский дипломат Жильбер де Ланноа писал об обращении там серебряных слитков, а в качестве разменной монеты – «мордок белок и куниц». Обычай использования меховых ценностей был ещё памятен в следующем столетии, когда о нём упоминали С. Герберштейн и А. Гваньини.
Древнерусские свинцовые пломбы, скрывающие в себе разгадки многих тайн как экономики, так и геральдики домонгольской Руси, до недавнего времени были обделены вниманием не только исследователей-нумизматов, но и сфрагистов. С дисциплиной, изучающей печати, пломбы связывает общность эмитентов, материала, техники изготовления. Опубликованы изделия мастеров, изготавливавших как пломбы, так и печати для одного правителя, а также пломбы и печати, оттиснутые одними и теми же матрицами (Тигунцев Ю.Г., Гулецкий Д.В., 2017. Рис. 2, 4).
В.Л. Янин, работавший над сводом актовых печатей Древней Руси, отказался от рассмотрения пломб ввиду «сложности их характеристики» (Янин В.Л., 1970. С. 11). Трудности классификации обусловлены, прежде всего, отсутствием должной фиксации находок (с топографической привязкой, фотографией каждого экземпляра, указанием его размера и веса). Объектами «малой сфрагистики» серьёзные исследователи пренебрегали.
