В российских исторических журналах второй половины XIX – начала XX в. регулярно печатались различные мемуары, которые касались событий белорусской истории. Губернаторы, духовные лица, чиновники, офицеры, местные жители из простых сословий оставили памятные записи, переданные затем в редакции таких столичных журналов как «Русский архив», «Русская старина» и «Исторический вестник» их родственниками или коллегами.
Видное место на страницах российской исторической периодики заняли воспоминания о событиях польского восстания 18631864 гг. в Белоруссии и Литве. Так, в журнале «Русская старина» в 18821883 гг. были впервые опубликованы «Записки о мятеже в Северо-Западной России в 18631865 гг.» генерал-губернатора гр. М.Н. Муравьева. Затем тема восстания была продолжена в том же журнале изданием «Виленских очерков» А.Н. Мосолова, служившего секретарем у Виленского генерал-губернатора. Воспоминания о событиях 18631864 гг. в белорусско-литовских губерниях, появлявшиеся на страницах центральной российской периодики, в той или иной мере касались такого предмета как вопрос об основательности польских притязаний на обладание белорусскими и литовскими землями.
Разделы Речи Посполитой, включение в состав Российской империи территории Великого княжества Литовского, а затем и Герцогства Варшавского поставили перед российским правительством так называемый «польский вопрос». Проблема заключалась в том, что польское дворянство (шляхта) имело многовековую традицию политического участия в жизни своей страны (шляхтичи собирались на сеймы, выбирали королей, выдвигали им условия, утверждали международные договора и проч.), но российская власть существенно ограничила политические права высшего сословия. Кроме того, своеобразным завещанием польских патриотов стало восстановление Речи Посполитой в границах 1772 г. с территориями Литвы, Белоруссии и западной Украины. Целый ряд неудачных вооруженных выступлений против России в 1795, 1812, 18301831 гг. привел к появлению республикански настроенной польской эмиграции и обнаружил существование устойчиво-враждебной системы воспитания польского юношества. В связи с этим необходимо отметить публикацию в 18701873 гг. на страницах «Русского архива» статей журналиста Н.В. Берга, который обстоятельно изложил нарастание повстанческих настроений в Польше в 18301861 гг.
Правительство, в свою очередь, проводило политику, направленную на укрепление позиций России на присоединенных территориях. Однако эта политика не всегда была последовательной. Проекту автономного существования Великого княжества Литовского или даже присоединения его к Царству Польскому при имп. Александре I в конфессиональной сфере сопутствовало сохранение в белорусско-литовских губерниях церковной унии и снисходительное отношение к переходу униатов в латинский обряд. То есть сохранялось эффективной средство ополячивания белорусов. При имп. Николае I ситуация стала меняться коренным образом: в Польше в 1832 г. был введен Органический статут, в 1839 г. при поддержке правительства в Белоруссии была упразднена церковная уния.
Готовящаяся при имп. Александре II крестьянская реформа послужила поводом для обострения обстановки в Северо-Западном крае. Обезземеливание крестьян, которое активно проводилось помещиками в западных губерниях накануне реформы, должно было создать массу наемной рабочей силы для обработки панской земли. Правила реформы не объяснялись посредниками из местной шляхты надлежащим образом, крестьяне волновались, сведения об их сопротивлении в преувеличенном виде докладывались местным властям в ожидании строгих мер. Именно намеренное противодействие польских мировых посредников послужило причиной их замены посредниками, присланными из центральной России для пересмотра договорных грамот между помещиками и крестьянами в 18631864 гг. Один из приехавших мировых посредников, С.Т. Славутинский (18211884), исполнявший свои обязанности в Гродненской губернии, объяснял действия своих предшественников из местной шляхты так: «Во-первых, крестьяне, несочувственно расположенные к замыслам восстания, запугивались русской властью, через то должны были враждебно настраиваться в отношении к ней и, в конце концов, искать защиты у поляков; во-вторых, крестьянская реформа столь неугодная помещикам в ее окончательной постановке правительством, если не приостанавливалась совсем, то, по крайней мере, замедлялась и запутывалась чрезвычайно» («Исторический вестник», 1889, т. 37, с. 70). В итоге, улучшение условий крестьянской реформы в Северо-Западном крае стало действенной мерой по привлечению сельского населения на сторону правительства в ходе подавления восстания. Это обстоятельство отражено в воспоминаниях других мировых посредников: И.Н. Захарьина (Могилевская губерния), Н.К. Полевого (Минская губерния).
Еще один аспект событий 1863 г. национальный. Восставшие стремились возродить Речь Посполитую в границах 1772 г. Обширная территория Северо-Западного края была населена этническими поляками и ополяченными белорусами, литовцами, украинцами. Одной из причин неудачи восстания на белорусско-литовских землях было то, что польская прослойка здесь была невелика числом, хотя и значительна по количеству в высшем сословии и администрации. В публикациях исторических журналов можно найти интересные наблюдения и оценки этнокультурной ситуации в крае. Так, И.В. Любарский (18321901), служивший в те годы в качестве военного врача в Лиде, Гродно, Бресте замечал, что здешнее «население говорит белорусским наречием русского языка» («В мятежном крае», Исторический вестник, Т. 59, с. 813). С.Т. Славутинский писал о Гродненской губернии: «Вообще, здешние поляки, в огромном большинстве, потомки чисто-русских людей и литовцев». В политической «Записке» видного участника восстания С. Сераковского, датированной 1862 г., высказывались мысли о том, что «литовцы и русины», составляющие высший класс в белорусско-литовских губерниях, якобы приняли «польскую цивилизацию» добровольно, поэтому «все, что думает об общественных делах, все, что читает и пишет в западном крае, — все это совершенно польское». Вильно и Киев, по мнению автора, должны вернуться в польское русло для естественного развития местных народностей, польский язык должен господствовать в образовательной сфере, при необходимости, допускался бы украинский («малорусский») язык («Русская старина», 1884, № 1, с. 4860). Один из участников повстанческого отряда, действовавшего в Минской губернии, не названный настоящим именем в публикации его воспоминаний, высказывал такие мысли и наблюдения: «Из-за чего это мы, белорусы, полезли в огонь? Ну, какие из нас поляки?»; «Мужики были против бунтовавших панов. Никакие обещания воли и земли не подкупали их»; неверие в восстание: «Я предвижу только одно разоренье, обеднение края и жалкую, парламентскую болтовню в Варшаве» (С.С. Окрейц «Воспоминания инсургента», Исторический вестник, т. 129, 130). «В Белоруссии – он [народ] против нас», говорил доктор, примкнувший к восстанию в Могилевской губернии (Орлицкий, С.С. «Уголок восстания 1863 года (из воспоминаний участника)», «Исторический вестник», 1902, т. 90, с. 59). Очевидно, симпатии белорусского народа не были на стороне повстанцев.
Особенный интерес представляет публикация в «Русской старине» «Воззвания белоруса православного к белорусским католикам» 29 января 1863 г. (Могилевская губерния). В нем находятся такие слова: «Братья, ополячившиеся белорусы! […] за что поселилась у вас к нам такая ненависть и злоба? Не более как два года назад мы с вами роднились, дружили, водили хлеб-соль, никогда не делая друг другу никаких укоризн, не только оскорблений, за мнения о национальности или о религии, жили мирно и согласно, как одноплеменные братья-славяне. […] Если сказать сущую правду, ни вы поляки, ни мы россияне. Мы все белорусы. […] мы остались при той вере, которую содержали наши и ваши предки… Не только мы, белорусский народ, не имели к вам никакого нарекания за разноверие и мнимую разноплеменность, но и само правительство русское вы не можете упрекнуть в чем-нибудь для вас противном. […] Посмотрите, например, в нашей губернии, сколько в губернских присутственных местах председателей, советников, а в уездах почти все исправники, становые приставы, мировые посредники, судебные следователи и по всем канцеляриям губернских и уездных мест католики. Костелы ваши обновлены и богослужение публичное свободно, а духовенство живет в несравненно лучших выгодах, чем наше» («Русская старина», т. 106, с. 145148). Такие публикации показывают, как смотрели на национальный характер восстания его современники. Оно было в их глазах «польской справой».
Сам ход восстания, вооруженные столкновения, агитация, административные меры, суды и наказания, отношение к восстанию различных слоев населения отразились на страницах журналов в виде воспоминаний, дневников, записок. Необходимо особо выделить мемуары повстанцев: В.Л. Баратынского, С.С. Окрейца, А. Ягмина, Р. Рогинского. В них высказывается критическая оценка своих действий, мимолетность воодушевления, разочарование. Также отмечаются слабая военная подготовка и дисциплина повстанцев, недостаточность вооружения, нерешительность и несогласованность действий.
Воспоминания о гр. М.Н Муравьеве его ближайших сотрудников и других лиц, знавших генерал-губернатора открывают всю противоречивость мнений и оценок современников и потомков: для сторонников системы гр. М.Н. Муравьева он «виленский богатырь» (Н.К. Имеретинский), «миротворец» (Н.А. Некрасов), а для противников — «изверг, палач, кровопийца, вешатель». На страницах исторических журналов по этому поводу разворачивалась порой целая полемика. Рассказы о деятельности генерал-губернатора обрастали самыми различными слухами, анекдотами. Появление известного эпитета «вешатель» связывали со словами генерал-губернатора: «Я не из тех Муравьевых, которых вешают, а из тех, которые сами вешают!» Однако, при каких обстоятельствах были сказаны эти слова и были ли они сказаны на самом деле свидетельства разнятся (то ли это был ответ петербургскому градоначальнику А.А. Суворову в 1863 г., то ли ответ членам гродненского дворянского собрания в 1833 г. по случаю казни М. Воловича).
Среди других ходячих анекдотов отмечаются следующие. В ответ на просьбу императора не расстреливать гр. Л. Плятера, генерал-губернатор якобы ответил: «Плятер не расстрелян, а повешен». В разговоре с посланцем военного министра гр. Д.А. Милютина М.Н. Муравьев будто бы выразил намерение по прибытии в Вильно первым делом повесить ксендза. М.Н. Муравьеву приписывалось также и неверие в Бога: митр. Иосиф (Семашко) просил его не казнить католического священника (Станислава Ишору), намекая на Божий суд, но губернатор обратился к иерарху с ответным вопросом: «Ты-то видел [Бога] что-ли?».
Уже в XIX в. высказывались немалые сомнения в справедливости подобных ходячих анекдотов о виленском генерал-губернаторе.
Из рассказов сослуживцев гр. М.Н. Муравьева вытекает, что он не особо волновался по поводу всевозможных слухов, но умело ими пользовался для скорейшего усмирения восстания. И это было действеннее самих публичных казней одна новость о назначении его военным начальником края отняла у повстанцев их энергию и повергла в уныние. Сотрудники гр. М.Н. Муравьева отмечали страх и ненависть к нему поляков и благодарность белорусских крестьян и даже евреев. Граф, в свою очередь, во всем требовал соблюдения законности, для него, по свидетельству его помощника И.А. Никотина, верные присяге жители (поляки, литовцы, евреи) были так же дороги, как и урожденные русские.
В статье П.И. Кореневского, напечатанной в «Историческом вестнике» в 1912 г. в целом порицалась система ограничительных мер гр. М.Н. Муравьева. Осуждался эксперимент по введению русского алфавита для литовского языка. Однако автор отмечал, что ограничения пали на поляков, литовские же крестьяне были щедро наделены землей, более того, дети зажиточных людей пошли в школы, сформировалась местная интеллигенция, которая повела дело национального объединения литовского народа. Таким образом, система гр. М.Н. Муравьева выводила литовцев из польского культурного и социального подчинения, объективно способствовала развитию национального самосознания.
То же самое необходимо сказать и о белорусах. Польское восстание 18631864 гг. не смогло увлечь массы простого народа. Он не только остался лояльным правительству, но и активно встал на его сторону, организуя отряды самообороны, отлавливая подозрительных лиц и передавая их в руки военных начальников. В воспоминаниях участников и современников событий восстания, напечатанных в российской исторической периодике, этому предлагается и объяснение: белорусы не доверяли агитации повстанцев, считали все дело «панской затеей», решительные меры военной и гражданской власти, сосредоточенной в руках М.Н. Муравьева, оказались более эффективными в глазах простых людей, чем обещания справедливости и свободы по польскому образцу.
