В 1991 г. Республика Беларусь обрела независимость и вышла на международную арену в качестве молодого европейского государства. Собственная субъектность в мире после холодной войны потребовала выстраивания самостоятельного внешнеполитического курса. Так как советские идеологемы с распадом Советского Союза были сходу отвергнуты, то новая субъектность не могла формироваться на основе марксистской идеологии в ее советском варианте. Постсоветские реалии требовали переоценки внешней политики прошлого и ее подстраивания под геополитические будни начала 1990-х гг.
Стержнем прежней идеологии был интернационализм, а история редуцировалась к последовательному и поэтапному процессу объединения разрозненных образований в единое целое и создания в финале коммунистического рая, где «от каждого по способностям, каждому по потребностям». Одновременно в СССР понимали важность национального элемента и посредством создания республик пытались осуществить синтез национализма и интернационализма. Однако коммунистический проект потерпел крах. После этого доминирующим трендом истории стал не интернационализм, а национализм. Не была исключением и белорусская историография, националистическим перекосам которой посвятил значительную часть одной из своих монографий член-корреспондент Национальной академии наук Беларуси П. Т. Петриков.
Постсоветский национализм оказался не столько инструментом выделения себя среди других, сколько инструментом обособления. Объектом обособления стала бывшая советская империя, центральным звеном которой была Россия. Противопоставляя себя империи, национализм приобрел радикальные формы, породившие русофобию и культивировавшие страх поглощения маленьких и беззащитных государств более сильной Россией. В результате национализм стал рычагом купирования российского влияния в постсоветском мире. Важность такого положения дел определялась тем, что антироссийская риторика взращивалась на границах России и зачастую исходила изнутри, мотивируя население на геополитический выбор в пользу Запада и отказ от союза с Москвой.
История внешней политики Беларуси стала интерпретироваться как история «обособления от». Попыткам древнебелорусских княжеств обособиться дается исключительно положительная оценка, а исторические события трактуются как непрестанная борьба за гегемонию в восточнославянском мире, которую Беларусь проиграла. Включение Беларуси в состав Российской империи подается как трагедия, а дальнейшая история трактуется как постепенное высвобождение страны от российского ига. В таком контексте обретенная в 1991 г. независимость является бесспорным достижением, а союзнические отношения с Россией становятся тормозом, препятствующим дальнейшему высвобождению республики.
Такая линия просматривается в пособии доктора исторических наук, профессора В. Е. Снапковского «История внешней политики Беларуси». Видимо, ученый считает ошибкой выбранный на рубеже тысячелетий путь включения страны в православную цивилизацию. Об этом он пишет следующее: «Распространение в Беларуси греко-византийского православия имело неоднозначные последствия. Построенный православной церковью идеологический барьер на многие века отделил восточнославянские народы от Западной Европы и стран Востока… Культурное “опоздание” белорусского общества как результат этого религиозноидеологического изоляционизма в дальнейшем стимулировало передовых деятелей Беларуси отдавать предпочтение контактам со странами Центральной и Западной Европы». В установке на преодоление многовековой изоляции от Запада больше вопросов, чем ответов.
Стремление догнать Европу и встроиться в систему «правильных» европейских ценностей легко может обернуться опрокидыванием тысячелетней истории и стиранием «ошибок» прошлого, как это проделывают, например, в Киеве, пытаясь выстроить националистическую версию истории своей страны.
Гораздо тоньше направляет взгляд читателя в сторону Запада историк А. Котлярчук. Выпячивая значение скандинавской традиции на Руси, он отмечает следующее: «Скандинавская держава “Русь”, политическая власть в которой принадлежала шведским викингам, овладела всеми речными путями от Балтики до Черного моря». При этом А. Котлярчук воздержался от комментариев относительно воздвигнутых религией идеологических барьеров, поставив в один ряд принятие христианства Владимиром в 988 г.
с христианизацией «других скандинавских владений»: Нормандии в 912 г., английского Йорвика в 943 г., Дании в 965–986 гг., Норвегии в 995–1000 гг., Исландии в 1000 г., Готланда в 1008 г. и Швеции в 1050–1100 гг.. Крещение Полоцка он связывает с деятельностью викинга Торвальда, принявшего христианство в Ирландии в 980 г. После встречи с византийским императором Василием II Торвальд прибыл в 986 г. с миссией в Полоцк, где основал церковь и монастырь святого Иоанна. «Таким образом, — заключает А. Котлярчук, — крещение Беларуси… состоялось не в 988, а в 986 году». В память об этом он предложил основать церковь «в честь нашего первого святого» и создать икону святого Торвальда «как символа духовного единства белорусов». Соответствующая трактовка интересна тем, что отсылает читателя к истокам Междуморья, в котором восточнославянские государства когда-то были нанизаны на ось скандинавского мира, а прочерченный Западной Европой в Синеокой путь оказался преданным забвению.
У Е. В. Снапковского субъектность белорусской политики подчеркивается посредством выпячивания борьбы белорусских княжеств с Киевом. Гораздо меньше профессор
комментирует другие события белорусской истории этого периода, например такие: «Туровские князья участвовали практически во всех карательных экспедициях Киева против Полоцка и других городов Полоцкой земли. Соответственно, Туровская земля становилась объектом атак полоцкоминских князей. Так, в 1116 г. Глеб Минский сжег Слуцк.
В 1157 г. Полоцк вошел в состав антитуровской коалиции, и его дружина участвовала в осаде Турова». Правомерно спросить, на какой ступени допустимо героизировать обособление той или иной политической единицы? И если положительно оценить обособление Полоцка от Киева, то почему бы не сделать то же самое в отношении
обособления Турова от Полоцка? И не может ли союз Турова с Киевом в далеком прошлом быть аргументом в пользу того, чтобы назвать туровскую землю исконно украинской?
Ничего хорошего для Беларуси разворачивание подобной логики не несет.
До упоминания инициированной Киевом «карательной экспедиции» против Турова Е. В. Снапковский рассказал о таком же по сути походе Полоцка на Новгород 1066 г., в результате которого «войска Всеслава завладели Новгородом, разбили и сожгли город, после чего беспрепятственно вернулись в Полоцк». Если сам Всеслав Чародей во времена расцвета полоцкой государственности не гнушался карательными походами, то почему такая коннотация закладывается исключительно в отношении Киева? Вместо того чтобы назвать сложившуюся ситуацию классическим феодальным раскладом, характерным для средневековой эпохи, автор пособия вышел на весьма грубую идеологическую мифологему: «Туровщина сохранила свою обособленность и самобытность, несмотря на отсутствие политической самостоятельности. Чувствуя всю тяжесть зависимости от Киева, она никогда не мирилась со своим подневольным положением». В таких деталях и проявляется идеологическое измерение истории, позволяющее интерпретировать отдельные события в логике избранной автором политической конъюнктуры.
Интерпретация прошлого имеет непосредственное отношение к современности, так как проецируемые в массы мифы могут подрывать общественное согласие внутри общества и формировать политически ангажированное отношение к действительности.
Поэтому мы видим совершенно разные версии истории нашего региона — белорусскую, литовскую, польскую, российскую, украинскую и т. д. При этом исторические трактовки, выгодные по каким-то соображениям одним, далеко не всегда полезны другим. К примеру, героизация Киевом С. Бандеры и деятельности Организации украинских националистов и Украинской повстанческой армии никогда не найдет такого отклика в Польше, какой она нашла на Украине. В Варшаве действия УПА против поляков называют геноцидом.
Для Беларуси наиболее опасна дискредитация советского периода истории. Очернение советской эпохи не только лишит белорусов целой плеяды героев, но и разрушит историческую преемственность, которая прослеживается по линии «Тутэйшыя» — БССР — Республика Беларусь.
Конечно, корни белорусской традиции гораздо древнее. Однако она слишком долго находилась под внешним влиянием. Поэтому выхолащивание памяти о БССР, внутри которой собрался белорусский народ и границы которой очертили суверенную Беларусь, растворит белорусскую идентичность, замкнув ее на бесконечных спорах о соотношении белорусскости и русскости, белорусскости и польскости, белорусскости и литовскости. И споры эти будут не укреплять субъектность независимого государства, а, напротив, расшатывать ее.
В националистической интерпретации истории в качестве критерия важности внешнеполитических событий закладывается порыв к независимости, который практически в любой его форме оценивается положительно и наделяется позитивными коннотациями. В результате мы имеем такие казусы, как идеализация Белорусской народной республики (БНР) и повышенное внимание именно к этому эпизоду истории, героизация коллаборационизма как примера борьбы за независимость, оценка советской эпохи как периода оккупации и т. д. Если посмотреть на этот ряд внимательно, то мы увидим последовательность провалов и неудач и вырождение союзной логики, обернувшейся добровольным союзом с гитлеровцами и прямым участием либо соучастием националистов-коллаборационистов в истреблении белорусского народа. Конечно, про все это нужно знать. Однако здоровая национальная история должна напитываться достижениями и успехами, а не бесплодными попытками и одержанными неудачами.
Другая проблема националистического подхода в оценке внешней политики заключается в том, что непрестанная конфронтация с соседями позиционируется как нормальное явление, а специфика феодальных времен проецируется на современность.
В результате доминантой во взаимоотношениях между государствами становится не система выстроенных союзов, а череда конфликтов, в которых погрязло государство. В такой ситуации территория Беларуси ставится в положение осажденной крепости, вокруг которой одни лишь враги, желающие сожрать маленькую страну. Закономерный итог —деконструкция союзной логики, так как помощь может прийти только от тех, кто готов вырвать белорусское государство из лап условного гегемона. В результате страна становится объектом воздействия на нее внешних сил, заинтересованных в ослаблении этого гегемона.
Гегемоном для Беларуси является Россия. По отношению к ней и выстроена союзная логика, которая последовательно реализуется в рамках Союзного государства, Евразийского экономического союза и Организации Договора о коллективной безопасности. К тому же Беларусь — единственная республика постсоветского пространства, где русский язык имеет равный статус с национальным языком. На Республиканском референдуме 1995 года за это проголосовали 83,3 % пришедших на голосование граждан, а в статье 17 Конституции РБ записано, что «государственными языками в Республике Беларусь являются белорусский и русский языки». Именно смычка Беларусь — Россия оказалась наименее поддающейся разрушению, а русофобские настроения в республике приглушены и несравнимы с тем, что происходит в странах Балтии и на Украине.
В. Е. Снапковский также отмечает, что «главным вектором внешней политики стала Россия». Однако в его пособии российско-белорусским отношениям после 1991 г. уделяется чуть больше трех страниц. О деятельности же БНР написано более двадцати страниц. И здесь ученый занимается откровенной исторической спекуляцией, делая выводы, которые противоречат им же озвученным фактам. К примеру, он приводит шесть случаев, когда Германия проигнорировала БНР по ключевым для самопровозглашенной республики вопросам. Несмотря на это, профессор заключает, что в Берлине признали БНР де-факто и рассуждает о «молчаливом или подразумевающемся признании» со стороны других государств: Латвии, Литвы, Польши, Чехословакии и т. д. Чего стоили все эти «признания», хорошо иллюстрирует пример Латвии, которая в 1920 г. разорвала дипломатические отношения с БНР, а правительству республики во главе с В. Ластовским предложила убраться из страны.
Если бы БНР признали реально, то Е. В. Снапковскому не нужно было бы заниматься казуистикой, а приведенные им факты дополнили бы историю успеха. Однако профессор
изложил типичную историю поражения. Объективно оценили реальность французские дипломаты, сказавшие в 1919 г. председателю правительства БНР А. Луцкевичу следующее:
«Если бы вы имели хотя бы кусочек земли, где были бы хозяевами, вопрос о признании независимости БНР был бы решен положительно и вы получили бы помощь». Однако независимая республика не контролировала территорию, которой хотела управлять. Не было единства и среди ее лидеров. Трижды в Раде произошел раскол. Первый раз это случилось в апреле 1918 г. из-за телеграммы, посланной немецкому кайзеру Вильгельму II, второй раз — в декабре 1919 г., когда мнения разошлись относительно внешнеполитической ориентации БНР: одни выступали за союз с Польшей (А. Луцкевич), другие — за союз с Литвой (В. Ластовский). Третий раскол произошел в 1925 г. и был вызван тем, что председатель правительства БНР А. Цвикевич ликвидировал правительство самопровозглашенной республики и признал «единым центром белорусского возрождения» столицу БССР Минск. Однако председатель Рады БНР П. Кречевский и его заместитель В. Захарко не согласились с решением А. Цвикевича и продолжили свою деятельность в эмиграции.
Представим, что когда-нибудь Беларусь выдавят из союза с Россией. Это тут же вовлечет страну в сферу влияния другого гегемона, скорее всего Польши. К слову говоря, ни с Польшей, ни с Евросоюзом у нас нет такого отлаженного и десятилетиями выстраивавшегося механизма союзного взаимодействия, какой есть с Россией.
И если с Россией периодически и вспыхивают споры и разногласия, то она никогда не вводила против нас санкции, как это делала Европа.
Трактуя историю внешней политики в логике обособления и осажденной крепости, мы придем к тому, что республике придется искать противовес польскому миру. Им неизбежно окажется Россия. Ни к чему хорошему шатания между Варшавой и Москвой не приведут, а геополитические развороты моментально превратят Беларусь из полюса стабильности, какой она сейчас является, в очередной очаг напряженности, как это произошло с Украиной.
На сегодняшний день Синеокой выгоднее выстраивать конструктивные отношения с соседями, оставаясь при этом в союзе с Россией, быть ареной межцивилизационного диалога, а не местом столкновения цивилизаций.
