В 1934 г. в городе Береза-Картусская на территории нынешней Брестской области польскими властями был создан концентрационный лагерь для внесудебной изоляции противников правящего режима. В 1934-1939 гг. в концлагере по обвинению в антигосударственной деятельности содержались коммунисты, польские оппоненты режима, деятели еврейского, украинского и белорусского национальных движений. Ниже публикуются воспоминания одного из первых узников концлагеря, Н.Ф. Лысюка.
«В 1934 г. 11.VII без суда и следствия меня арестовали, надели на руки кайданы и поездом отвезли в концлагерь Картуз-Береза. Кайданы на руках так зажали, что железо въелось в тело и посинели руки. На мое замечание жандармам, чтобы немного освободили кандалы, жандарм ответил: «Ничего, не здохнешь». В это время в концлагере нас было сто человек и столько же полиции. Казарма, в которую нас поместили, была огороженая в 8 рядов колючей проволокой. Поместили нас всех в одной большой камере. Спали мы на голом полу. Через несколько месяцев нам выдали матрасы, и тоже спали на полу.
В это время вообще концлагерь был не подготовлен, не было кухни, продуктов, долгое время почти голодали, от восхода до захода солнца, изнуряли нас тяжелыми земляными работами, только за первых два месяца я потерял 16 кг веса.
Узников каждый день прибывало все больше. Когда восстановили кухню, нас кормили утром и вечером по поллитра так называемым журиком, это немножко ржаной муки, разболтанной в воде, а на обед поллитра супу, в котором плавало несколько перловых крупинок.
Осенью нас одели в серые полотняные куртки и штаны, обувь — деревянные колодки, на рукава и спину заставили нас нашить номера. Я имел 167 номер. По имени нас не называли, а только по номерам. Строго было нам запрещено друг с другом разговаривать, иметь носовые платки, корандаши, бумагу, вообще мы не имели права иметь при себе ничего, а также запрещено было курить. За малейшее нарушение сажали в карцер и вдобавок несколько резиновых палок. За год моего пребывания в концлагере я имел 7 административных взысканий за нарушение лагерного режима. К примеру: легли мы спать, с коридора послышался вызов по номерам явиться на коридор. Вызывали тех, которые нарушали лагерный режим и должны отсидеть в карцере. Вызвали моего товарища, который рядом на полу со мной спал, по вызову нужно немедленно явиться на коридор. Мой товарищ просит меня, чтобы ему отдал свои кольсоны, чтобы хоть немножко было теплей в карцере (была зима). Карцер не отоплялся, холодно было как на дворе. Я быстро снял кольсоны и отдал ему. Надеть на себя он не успел, и мои кольсоны спрятал под куртку. Полицай на коридоре заметил и спросил, где взял кольсоны, деваться было некуда, и он признался, что кольсоны мои, и тут же вызов: «167 явиться на коридор». И я явился. Полицай спросил меня, мои ли кольсоны, я подтвердил, да. Полицай велел мне нагнуться и всыпал мне 30 гумовых палок по спине и отправил в карцер вместе с товарищем. По пребывании в карцере многие товарищи достали ревматизм и туберкулез легких. Или был такой случай: в камере, где мы находились, полицай заметил через волчок, что будто у товарища Яблонского, столяр из Львова, на шее подвязанный шарф, что запрещалось иметь в камере. Фактически это был свитер с воротником, которого ему жена прислала из дому (в то время было разрешено получать свитры из дому). Полицай ворвался в камеру, схватил руками за воротник и хотел сорвать, тов. Яблонский схватил полицая за руку и хотел пояснить полицаю, что это воротник. И за то, что тов. Яблонский схватил полицая за руку, получил 7 суток карцера, а полицай за то, что он тов. Яблонского не застрелил за то, что он его схватил за руку, тоже получил 7 суток карцера.
Более 4 месяцев мы не меняли белья и не мылись в бане, в результате столько завелось вшей, что начальник лагеря был вынужден вызвать из Варшавы специалиста по уничтожению вшей, который долгое время не мог ничего сделать, и только после, как нас всех раздели догола и перевели нас голых в другой пустой зал, где мы голые три дня просидели, а камеру, где мы раньше находились, плотно закупорили все щели, поставили в четырех углах большие металлические протвины, посыпанные в них серой, которую потом подожгли, и только после этого были уничтожены вши в нашем белье и одежде, а также в матрасах, которые мы оставили в этой камере. После этого мы в две недели один раз мылись в бане.
Воду для бани качали из колодца сами, нас голых запрягали в конный керат, в котором были пристроены два дышла, и нас 10 человек тянули за эти дышла, вращая керат, к которому пристроен был насос.
Посещать узников родным было запрещено. В 1935 г. из Варшавы приехала в Картуз-Березу старушка-мать узника тов. Каптур (парикмахер), и ей не разрешили увидеться с сыном. О ее приезде мы случайно узнали. Возвращаясь в лагерь с работы, увидели, сбоку на дороге стояла женщина-старушка, которая очень внимательно смотрела на нас, и видимо, после того как ей отказали увидеться с сыном, а среди нас она не увидела своего сына (он был в другой колонне), она негромко крикнула «Коптур». И когда мы в камере сказали Коптуру, что какая-то женщина крикнула нам «Коптур», и рассказали ему ее внешность, он сказал, что это была его мать. После этого он сильно возмущался.
В выходные дни нас на работу не гоняли, за исключением, занимались уборкой двора лагеря. В эти дни нас переводили в другую свободную большую камеру, выдавали под строгим контролем иголки, нитки и мы ремонтировали свою верхнюю одежду и белье, и мы коммунисты занимали отдельный угол от НДКов и вели беседы, слушали лекции на революционные международные темы».
Источник: Польша — Беларусь (1921 — 1953): Сборник документов и материалов. Минск, 2012. С. 193-195.
